Вторник, 17 Мая 2016 08:19

 

Какими Вам представляются итоги и результаты состоявшейся 16 мая в Вене встрече Саргсян-Алиев?

 

Я бы дал весьма сдержанные оценки встречи в Вене. Если так можно выразиться очень осторожный оптимизм, в отношении дальнейшего развития переговорного процесса. И основан он, к сожалению, на печальном опыте прежних лет. В то же время сам факт встречи в этой непростой ситуации говорит о многом. Самое главное, что стороны подтвердили необходимость ведения диалога. Названа даже дата, когда будет подтверждены сроки следующей встречи президентов. Я думаю, что в предстоящий период могут быть обозначены приоритеты нового этапа переговоров и возможно определены предельные сроки переговоров по тем или иным темам. В частности, как сообщается, чтобы снизить риск дальнейшего насилия, стороны уже согласились в кратчайшие сроки завершить работу над расследовательским механизмом ОБСЕ. Однако, мне представляется, что этот вопрос будет тесно увязан с другими сопутствующими темами. Впрочем, мне бы не хотелось забегать так далеко и делать пространные выводы из довольно скудной информации. Все зависит от хода согласования конкретных вопросов. Как говорится, поживем – увидим.

 

Позволяют ли геополитические последствия “четырехдневной войны” для России, Турции и самих Армении и Азербайджана зафиксировать слом статус-кво от 1994-го. Если да, то о каких конкретных будущих политических процессах может идти речь?

 

Давайте говорить откровенно, статус-кво сложившийся после 1994 года, как и режим перемирия давно превратились в относительные понятия. Т.е. несмотря на то, что стороны конфликта долгие годы продолжали оставаться на своих позициях, зафиксированных в мае 1994 года, ситуация в целом претерпела значительную качественную и количественную трансформацию. За последние 20 с небольшим лет в регионе произошли серьезные изменения, способствовавшие многократному усилению позиций Азербайджана, что нельзя сказать об Армении. Думать, что это не отразится на состоянии дел на линии соприкосновения войск, и на переговорном процессе в целом было бы наивным. Внешним интересантам сегодня гораздо выгоднее иметь дело с Баку, и каждый из игроков фиксирует здесь свои позиции, определяет собственный набор акцентов. Между тем, для Азербайджана принципиальным является вопрос учета его собственных интересов. Восстановление территориальной целостности выступает в качестве безусловного приоритета. Позиция Баку находит все большее понимание, по крайней мере, в таких вопросах как возвращение хотя бы части районов, и возвращение беженцев и перемещенных лиц. Таким образом, есть понимание того, что в этих условиях сохранение статус-кво двадцатилетней давности – нонсенс. Апрельские бои на этом фоне чаще рассматриваются как объективное следствие нерешенности конфликта, а не как следствие целенаправленных действий внешних сил. А стороны самим фактом военных действий, а еще больше риском их возобновления в гораздо более значительных масштабах, поставлены в условия, когда приходится действовать более решительно и при этом учитывать складывающиеся в мировой и региональной политике реалии. Из этой ситуации видится два выхода. Первый либо стороны идут на конфронтацию, и предпринимают действия, не согласовывающиеся с повесткой переговорного процесса. Это либо локальная, либо что еще хуже – региональная война. Это худший сценарий. Либо стороны все же договариваются  и решают интересующие их вопросы, учитывая взаимную позицию, что позволит процессам в регионе выйти на качественно новый уровень – уровень трансформации системы региональных отношений в целом. При этом, надо понимать, что в любом случае, речь идет о ломке статус-кво образца 1994 года. Даже несмотря на то, что в ходе последней встречи в Вене сопредседатели настояли на необходимости соблюдения соглашений о прекращении огня 1994 и 1995 годов, очевидно, что прошлое ушло и держаться за него буквально, нет никакого смысла.

 

И в Армении, и в Азербайджане существует мнение, что апрельская война существенно усилила и так достаточно мощное военно-политическое присутствие России в регионе. В первую очередь речь идет о возможности привлечения Баку в инициированные Москвой интеграционные проекты на постсоветском пространстве. В каком свете видится будущее Азербайджана Вам?

 

Военно-политическое присутствие России в регионе было ощутимым и до апрельских событий. Если брать более широкую географию, то заключение Россией с Цхинвали и Сухуми соответственно договоров о союзничестве и интеграции и о о союзничестве и стратегическом партнерстве, создание с Арменией общей системы ПВО, реализация крупного контракта на поставку оружия в Азербайджан все эти элементы российского военно-политического  присутствия в регионе наблюдались и до апрельской войны. Но, как мы понимаем, объединять все эти шаги в единое целое не стоит. Скажем, не думаю, что продажа Азербайджану крупной партии оружия как то повлияет на участие Баку в интеграционных проектах с участием России. Москва продает гораздо больше вооружений Индии, это отнюдь не означает, что Дели рассматривается как возможный потенциальный участник ОДКБ или ЕАЭС. В то же время обоюдный интерес к развитию взаимодействия, в том числе и военно-технической сфере, у Баку и Москвы есть, есть интересы к развитию экономического сотрудничества, сотрудничества на уровне отдельных субъектов федерации. Эти интересы в настоящее время получают дальнейшее развитие. Может ли это привести к полноценной интеграции говорить пока рано, надо понимать, что для этого должны созреть и политические условия, а ситуация в регионе далека от того, чтобы говорить об интеграции в общепринятом смысле этого слова. Говоря о будущем Азербайджана в обозримой перспективе, я вижу его вне известных нам интеграционных объединений, но в тесном сотрудничестве с ведущими звеньями различных процессов интеграции.

 

Многие коллеги, как в Ереване, так и в Баку обуславливают продажу Россией вооружений Азербайджану не только миллиардными доходами, но и как инструмент геополитического влияния Москвы на Баку. Насколько состоятельна данная версия, и какими представляются дальнейшие перспективы “оружейного” сотрудничества Баку и Москвы Вам?

 

Естественно, большие контракты стимулируют масштабные процессы, в том числе и геополитические. Уровень нынешнего военно-технического сотрудничества Москвы и Баку в известной степени характеризует и уровень доверия между странами. Понятно, что продавая оружие на сумму в несколько миллиардов долларов, Москва уверена, что Баку не обратит это оружие против ее интересов. Все вполне логично и понятно. Но, Азербайджан имеет возможность приобретать оружие и у других стран, чем он успешно занимается. Поэтому в данном случае речь идет о свободе выбора продавца вооружений, а не о навязанном выборе. В таких условиях фактор геополитического влияния в значительной степени нивелируется. В данном случае предпочтительнее говорить о факторе конкурентных преимуществ - цена, качество, условия и сроки поставок. У России их оказалось больше.

 

Президент и премьер Армении четко заявили, что “Ереван будет вынужден признать независимость Нагорного Карабаха в случае продолжения азербайджанской военной агрессии”. Прокомментируйте целесообразность и возможные последствия этого шага для всех сторон конфликта и посредников, в частности.

 

Знаете, целесообразность того или иного шага определяется набором преимуществ, которые получает предпринявшая его сторона. Какие преимущества может получить Ереван, решившись на признание непризнанного образования? Я очень затрудняюсь говорить о положительных результатах, но вот негативные последствия – как говорится, лежат на поверхности. Во-первых, Армения, решившись на данный шаг, выходит из переговорного процесса, тем самым открывая путь для военно-политического решения конфликта.  Во-вторых, она ставит себя не только в радикальную оппозицию Баку, но и противопоставляет себя членам Минской группы и в особенности ее сопредседателям, которые признавая территориальную целостность Азербайджана, не признают бывшую азербайджанскую автономию. Не думаю, что такой шаг поддержат соседи Армении – Грузия и Иран, не говоря уже о Турции. Так что судите сами. Если в Ереване всерьез думают о том, как вывести свою страну из изоляции, то это явно неудачный шаг.

 

Начиная с 2014 года, градус накала ситуации на границе повышался до всплеска самой масштабной со дня установления режима перемирия в 1994 году апрельской локальной войны, сопровождавшейся, скажем так, не самыми конвенциональными шагами сторон. Меж тем, любые шаги в сторону окончательного урегулирования конфликта, особенно в рамках мадридских и казанских предложений посредников, не могут иметь место в условиях нагнетания взаимной ненависти и вражды двух народов. Для некоторых это является обратной стороной медали. Какими в этом свете представляются перспективы урегулирования конфликта Вам?

 

Мне представляется, что путь к урегулированию может и должен идти через сложный маршрут, сформированный с учетом объективной оценки реалий. А ведь практика свидетельствует о том, что даже в таких базовых вопросах как терминология у сторон имеются принципиальные расхождения. То, что в Армении считают границей, по факту является линией разделения войск. Даже в документах ОБСЕ эта линия имеет свое четкое определение со всеми вытекающими отсюда последствиями. Скажем линию фронта всегда можно изменять, и в отличие от границы, линия фронта – понятие временное. То же касается статуса Нагорного Карабаха. Ведь переговорный процесс, на каком-то его этапе, в том числе подразумевает обсуждение статуса края, таким образом, правосубъектность его является предметом дискуссий. Другими словами, для начала стоило бы поговорить о том, как строить эффективную коммуникацию, какие термины при этом использовать и как сочетать ее с прогрессом в переговорном процессе. Мне сложно представить, как в условиях фактической войны можно эффективно говорить о мире и обсуждать имплементацию тех или иных мер доверия. Двадцать прошедших лет показали, что меры доверия нельзя строить в отрыве от складывающихся реалий. О каком доверии может идти речь, когда такие понятия как линия фронта, агрессия, оккупация и пр. используются для обозначения реальных процессов, имеющих место в зоне конфликта. Наши общества, к сожалению, пока не преодолели фазу фрустрации и не перешли к фазе деэскалации конфликта, когда в ходу для обозначения фактических процессов и явлений используются такие определения как деоккупация, репатриация и восстановление мирной жизни. Для этого необходимо понять, что сохранение сложившегося положения, сохранение положения, когда одна из сторон конфликта чувствует себя более уязвленной, чем другая недопустимо и ведет к новому еще более серьезному конфликту. Как только придет это понимание, можно будет рассчитывать и на реальный прогресс в мирных переговорах.